10 Poems
The evening flares, the cat naps on a beam.
Someone is praying: “Lord Jesus.”
The twilight blazes, the fog kindles;
There is a scarlet curtain over the ornate window.
Spider webs stretch from the golden toolshed.
Somewhere a mouse is scratching in a closed cage…
By the forest meadow—bundles of wheat.
Firs, like spears, rest against the sky.
The dew-covered groves have started to smolder…
In the heart, only silence and relics.
* * *
How good, in the freshness of fall,
To let the wind shake the soul’s apple tree
And to watch the plough of the sun
Cut through water above the river.
How good to strike out of one’s body
A nail that turns songs red-hot,
To put on festive white clothes
And to wait for a guest to knock on the door.
I am learning, I am learning in my heart
To shield the color of cherry trees in my eyes.
Only austerity lets feelings survive
When the ribcage threatens to crack open.
Wordless, the belfry of stars is booming,
Every leaf is a candle for the dawn.
I won’t let anyone in my room.
I won’t let anyone through the door.
* * *
The rude are destined for joy;
The tender are destined for sadness.
I pity nothing;
I pity no one.
I pity myself a bit;
I pity stray dogs.
This path has led me straight
To a tavern.
Why are you yelling, you devils?
Am I not my country’s son?
Everyone here has pawned
His pants for a drink.
Hazy-eyed, I look out the window;
My heart is heavy and hot.
The street in front of me,
Wet from sunlight, rolls on.
There is a boy in the street.
(The air is fried and dry.)
The boy is so happy
And picks his nose.
Go right ahead, my dear,
Get your whole finger in there,
Just don’t burrow into your soul
With the same force.
I’m toast… My courage is failing…
Look at my host of bottles!
I collect corks to plug
The holes in my soul.
* * *
Even now, little by little, we are departing
For that land of silence and grace.
Pretty soon I too may have to pack
My measly belongings.
My dear birch thickets!
Earth! And you, sands of plains!
Faced with the throng of departing
I cannot hide my anguish.
I care too much for everything
That clothes the soul in flesh.
Peace be with aspens that have forgotten themselves
Staring into pink waters with open branches.
I’ve thought many thoughts in silence;
I’ve composed many songs of myself;
And on this grim earth
I’m happy to have breathed and lived.
I’m happy to have kissed women,
Crushed flowers, rolled in the grass,
And never hit beasts on the head,
Since they’re our lesser brothers.
I know woods don’t bloom over there,
Swans’ necks don’t ring out in the wheat.
That’s why I always tremble
When I face the hordes of the departing.
I know that other land won’t have
These cornfields, gold in the dark.
That’s why I love the people
Who live on this earth with me.
* * *
One dawn calls out to another,
Smoke blows over smooth wheat…
I’m thinking of you, my dear,
My senile mother.
Walking up the hill, like you used to,
Clutching your crutch in hand,
You look at the stump of the moon
That drifts down the somnolent river.
And I know you’re thinking bitterly,
Restlessly and very sadly,
That your son’s soul doesn’t ache at all
Over his native lands.
Then you walk up to the graveyard
And, staring point blank at a stone,
You sigh so sweetly and simply
Over my brothers and sisters.
Yes, we grew up knife-fighting,
And my sisters grew up like May—
Still, don’t raise your vivid eyes
So sadly to the sky.
Enough grieving! Enough!
It’s time for you to notice
That even an apple tree is sad
To lose its copper leaves.
Joy is a rare occurrence,
Like a morning murmur of spring.
And instead of rotting on branches,
I’d rather burn out in the wind.
* * *
I’m walking through the valley. A cap on my head,
A dark-skinned hand in a suede glove.
In the distance, the pink steppes are glowing,
The calm blue river stretches far and wide.
I’m a carefree fellow. I don’t need anything.
I just want to listen to songs, sing along in my heart.
As long as the weather stays light and cool,
As long as my young posture doesn’t bend.
I’ll walk beyond the road, walk under the cliffs—
I see so many vibrant men and women!
The rakes are whispering, the scythes are whistling…
“Hey, poet, do you have what it takes?
It’s lovelier on the ground. Quit swimming in the sky.
If only you loved labor the way you love open space.
Were you never a villager? Were you never a peasant?
Swing a scythe, show us what you’ve got.”
Ah, a plume is not a rake; ah, a scythe is not a pen—
But a scythe can come up with some excellent lines.
Under a spring sun, under a spring cloud
People read them every year.
To hell with my English suit. I get rid of it.
Come on, give me a scythe, I’ll show you—
Am I not your kind? Am I not your kin?
Don’t I cherish the memory of my village?
I don’t care about pits, I don’t care about bumps.
How nice it is, in the morning mist,
To trace lines of grass with a scythe in the field,
So that a horse and a sheep can read them.
These lines are songs, these lines are words.
That’s why I’m so happy when I think of no one at all,
Because every cow can read those thoughts,
Paying me back with warm milk.
* * *
Life is a lie with enchanting anguish,
And that’s what makes it so powerful:
With its crude hand it writes
Lethal letters.
Every time I close my eyes, I say,
“Let the heart be disturbed.
Life might be a lie, but even life, sometimes,
Garnishes its deception with pleasures.
Turn your face to the gray-haired sky,
Try to read your fate in the moon;
Calm yourself, mortal, and don’t demand
The truth you can’t use.”
How good it feels, in the blizzard of cherry blossoms,
To think that life is a road.
Let frivolous darlings lie.
Let frivolous friends betray.
Whether a tender word caresses me
Or a tongue cuts sharper than a razorblade,
I’m ready for anything,
Ruthlessly used to it all.
I feel a chill from these heights.
The fire of stars carries no heat.
Those I loved have denied me.
Those I lived for have forgotten me.
Even so, repressed and persecuted,
I greet the dawn with a smile
On this earth, so close and so beloved,
And thank life for everything.
* * *
For my sister Shura
Ah, so many cats in the world,
You and I could never count them.
The heart dreams of sweet peas,
And a blue star is ringing.
Whether awake, delirious, or just waking up,
I remember this from long ago—
A kitten was purring on the couch,
Looking at me with indifference.
I was still a child then,
But at hearing grandmother’s song,
He leapt up like a young tiger cub
At the ball of yarn she had dropped.
All has passed. I lost my grandmother.
As to the cat, several years later
They made a hat out of him,
And our grandfather wore it out.
* * *
Ah, hell, what a blizzard!
It’s hammering white nails into the roof.
But I’m not afraid—it’s in my fate
That my hapless heart nails me to you.
* * *
Snowy plain, white moon.
Our land is draped in a shroud.
Dressed in white, the birches cry in the woods.
Who perished here? Who died? Could it be me?
Задымился вечер, дремлет кот на брусе.
Кто-то помолился: «Господи Исусе».
Полыхают зори, курятся туманы,
Над резным окошком занавес багряный.
Вьются паутины с золотой повети.
Где-то мышь скребётся в затворённой клети…
У лесной поляны — в свяслах копны хлеба,
Ели, словно копья, уперлися в небо.
Закадили дымом под росою рощи…
В сердце почивают тишина и мощи.
* * *
Хорошо под осеннюю свежесть
Душу-яблоню ветром стряхать
И смотреть, как над речкою режет
Воду синюю солнца соха.
Хорошо выбивать из тела
Накаляющий песни гвоздь
И в одежде празднично белой
Ждать, когда постучится гость.
Я учусь, я учусь моим сердцем
Цвет черёмух в глазах беречь,
Только в скупости чувства греются,
Когда рёбра ломает течь.
Молча ухает звёздная звонница,
Что ни лист, то свеча заре.
Никого не впущу я в горницу,
Никому не открою дверь.
* * *
Грубым даётся радость,
Нежным даётся печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.
А на улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.
Я уж готов… Я робкий…
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки —
Душу мою затыкать.
* * *
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.
Милые берёзовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящих
Я не в силах скрыть моей тоски.
Слишком я любил на этом свете
Всё, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь!
Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверьё, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.
Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле…
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.
* * *
Заря окликает другую,
Дымится овсяная гладь…
Я вспомнил тебя, дорогую,
Моя одряхлевшая мать.
Как прежде ходя на пригорок,
Костыль свой сжимая в руке,
Ты смотришь на лунный опорок,
Плывущий по сонной реке.
И думаешь горько, я знаю,
С тревогой и грустью большой,
Что сын твой по отчему краю
Совсем не болеет душой.
Потом ты идёшь до погоста
И, в камень уставясь в упор,
Вздыхаешь так нежно и просто
За братьев моих и сестёр.
Пускай мы росли ножевые,
А сёстры росли, как май,
Ты всё же глаза живые
Печально не подымай.
Довольно скорбеть! Довольно!
И время тебе подсмотреть,
Что яблоне тоже больно
Терять своих листьев медь.
Ведь радость бывает редко,
Как вешняя звень поутру,
И мне — чем сгнивать на ветках —
Уж лучше сгореть на ветру.
* * *
Я иду долиной. На затылке кепи,
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.
Я — беспечный парень. Ничего не надо.
Только б слушать песни — сердцем подпевать,
Только бы струилась лёгкая прохлада,
Только б не сгибалась молодая стать.
Выйду за дорогу, выйду под откосы —
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы…
«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?
На земле милее. Полно плавать в небо.
Как ты любишь долы, так бы труд любил.
Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?
Размахнись косою, покажи свой пыл».
Ах, перо — не грабли, ах, коса — не ручка,—
Но косой выводят строчки хоть куда.
Под весенним солнцем, под весенней тучкой
Их читают люди всякие года.
К чёрту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу —
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?
Нипочём мне ямы, нипочём мне кочки.
Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки,
Чтобы их читали лошадь и баран.
В этих строчках — песня, в этих строчках — слово.
Потому и рад я в думах ни о ком,
Что читать их может каждая корова,
Отдавая плату тёплым молоком.
* * *
Жизнь — обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь — обман, но и она порою
Украшает радостями ложь».
Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе.
Хорошо в черёмуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь — стезя.
Пусть обманут лёгкие подруги,
Пусть изменят лёгкие друзья.
Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык.
Я живу давно на всё готовым,
Ко всему безжалостно привык.
Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звёздного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил — забыли про меня.
Но и всё ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за всё благодарю.
* * *
Сестре Шуре
Ах, как много на свете кошек,
Нам с тобой их не счесть никогда.
Сердцу снится душистый горошек,
И звенит голубая звезда.
Наяву ли, в бреду иль спросонок,
Только помню с далёкого дня —
На лежанке мурлыкал котёнок,
Безразлично смотря на меня.
Я ещё тогда был ребёнок,
Но под бабкину песню вскок
Он бросался, как юный тигрёнок,
На оброненный ею клубок.
Всё прошло. Потерял я бабку,
А ещё через несколько лет
Из кота того сделали шапку,
А её износил наш дед.
* * *
Ах, метель такая, просто чёрт возьми!
Забивает крышу белыми гвоздьми.
Только мне не страшно, и в моей судьбе
Непутёвым сердцем я прибит к тебе.
* * *
Снежная равнина, белая луна,
Саваном покрыта наша сторона.
И берёзы в белом плачут по лесам.
Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?
